Теперь он раскаивался в этом, но… слишком поздно.
Он и здесь, в пространстве соединенных друг с другом логров, натворил немало непоправимого, применяя стереотипы прижизненного поведения к уникальной реальности…
…Генрих стоял на берегу мутного ручья, который протекал через мрачную чащобу уродливого леса. Мертвые деревья с корявыми, лишенными листьев, черными ветвями, обступали его со всех сторон.
Он знал, что этот лес, равно как и обитающие в нем призраки, не более чем гротескная форма чьих-то тяжких воспоминаний.
Между деревьев, которые, будто насмехаясь над привычными для рассудка закономерностями, жили, изгибали ветви, тянулись к нему, то и дело мелькали смутные эфемерные образы - брошенные тут призраки, фрагменты памяти о грязных поступках и их жертвах.
Наверное, тех личностей, что создали данный "отстойник памяти", более не существовало. Они распались. Генрих и сам находился на грани распада, ощущение собственной нестабильности постоянно присутствовало в нем. Теперь он искренне сожалел, что уничтожал собственную память, фрагмент за фрагментом удаляя казавшиеся неудобными образы.
Прав был тот кибрайкер. Тысячу раз прав. Но как возможно исправить содеянное?
Нет выхода. Он заблудился, давно потеряв дорогу к своему логру. Да и что толку искать его? Наверняка покинутое пространство превращено в такой же "отстойник".
Мне бы вернуть все… Начать с начала…
Нет, в одну воду нельзя войти дважды. Даже тут.
Мысли Генриха прервало появление призрака. Сначала он увидел лишь смутный контур человеческой фигуры в порванном скафандре биологической защиты, затем, по мере приближения, зыбкий образ начал принимать более детальные черты.
Лицо незнакомца за разбитым забралом было поражено какой-то формой экзобиологической дряни, чем-то вроде клочковатого мха, который сросся с кожей несчастного. Его побелевшие губы постоянно шевелились, с мукой произнося одни и те же фразы:
– Он меня бросил… Я молил его… А он оставил меня умирать…
Призрак брошенного здесь воспоминания вышел на берег ручья, споткнулся об выступающий из праха узловатый корень "мертвого" дерева, и вдруг умолк, заметив Генриха.
По взгляду фантома стало ясно, - он бродит тут так давно, что логр начал воспринимать фрагмент чьего-то воспоминания, как нечто отдельное, обособленное.
Поступок, который совершил Зольц, еще недавно показался бы ему невероятным.
Он подошел к распластавшемуся на берегу мутного ручья призраку и склонился над ним.
– Ты кто?
Призрак с трудом приподнял голову.
– Помоги… Умоляю… Я биолог… Экзобиолог из разведывательной экспедиции.
– Как тебя зовут?
– Я не помню. Болезнь. Она поразила меня после случайного падения. Я порвал скафандр и разбил забрало шлема. Он был рядом, но сбежал… Я молил его…
– Кто сбежал?
– Не помню…
Генрих собрал остатки своей воли и разума.
Этот призрак говорил. Явление не такое уж феноменальное, почти все фантомы что-нибудь твердят, но этот хотя бы попытался ответить на вопрос.
Почему? Как воспоминание может осознавать себя?
– Твой напарник… Он тоже был экзобиологом? - После долгого размышления спросил Зольц.
– Да… Я плохо помню. Но он бросил меня умирать.
Генрих вдруг понял, почему призрак обрел некоторую самостоятельность и устойчивость, демонстрируя качества личности.
Тот человек, который бросил умирать своего напарника, обладал теми же знаниями что и несчастный, скончавшийся от экзобиологической заразы на неведомой Зольцу планете. Это означало только одно, оказавшись тут и вспомнив свое преступление, тот сбежавший экзобиолог невольно вспоминал о профессиональных качествах коллеги, о знаниях которые мог бы применить, спасая его. Он мучился угрызениями совести и, не выдержав их, вторично бросил тут, среди мрачного леса, не человека, конечно, но полноценное воспоминание о нем, не понимая того, что вместе с мучившим его призраком отдает "отстойнику" частицу самого себя, вместе с теми знаниями, которые являлись общими для двух коллег по биологической экспедиции.
Зачем мне чужие грехи, когда своих хватает?
Генрих лишь мимолетом подумал об этом. Его личность стояла на грани распада. Он ненавидел самого себя. Что толку стать одним из призраков этой мрачной чащобы? Возможно, существует другой путь? Не уничтожать воспоминания, а принимать их, такими, каковы они есть, хранить в себе, чтобы больше не повторять ошибок прошлого?
Если бы Зольцу сказали, что он станет мыслить таким образом, Генрих бы лишь фыркнул в ответ. Подобного не могло случиться с ним в той, потерянной и проклятой навсегда жизни.
Теперь измученный, опустошенный, едва помнящий собственное имя, он мог.
Не только мог, но и хотел. Назло всему. Назло этому чудовищному лесу. Не только ради того чтобы выжить, но и заново воссоздать себя, другим, не таким как прежде.
Риск?
Конечно, он был. Но Генрих дошел до той стадии отчаяния, когда любой выход из тупика казался ему благом.
Не убивать воспоминания, а собирать их, осмысливать, примирятся с призраками, принимая частицы знаний и крупицы душ.
Ты перестанешь быть самим собой.
Не беда.
Генрих склонился к несчастному и тихо произнес:
– Я помогу тебе. Дай мне руку.
В следующий миг, когда их пальцы встретились фантом внезапно задрожал, сливаясь с фигурой Генриха.
Не бойся. Мы выйдем их этого леса… - мысленно произнес он. - Или лучше попробуем изгнать его отсюда.